Когда армия только прошла занятый римским гарнизоном город Карры (древний Харран), к ней вернулось несколько разведчиков, которые сообщили, что остальные их товарищи перебиты и огромная неприятельская армия стремительно движется вперед, в надежде застать римлян врасплох. Совершенно ошеломленный этим известием Красс стал наспех строить войско в боевой порядок. Сначала он, по совету Кассия, попытался развернуть его по фронту, чтобы предотвратить возможный фланговый обход неприятелем. Таким образом, имевшиеся у него 70 легионных когорт должны были расположиться в одну линию, глубиной в 10 рядов. Этот маневр римские тактики советовали делать, когда армии угрожала атака больших масс кавалерии.

Однако армии, растянутой в походной колонне на 21 км, невозможно было быстро образовать боевую линию в 12 км по фронту. В середине маневра Красс потерял терпение и приказал образовать каре – замкнутый прямоугольник из четырех головных легионов: 12 когорт с приданной каждой из них конницей по фронту (24 на двух широких сторонах каре), по 8 на флангах (16 на обеих узких сторонах прямоугольного построения). Три легиона оставались в резерве позади каре. Фланги он поручил Кассию и своему сыну Публию, непосредственное командование центром взял на себя.

"Подобные пламени" парфяне. Продвигаясь вперед в таком порядке, римляне подошли к небольшой речке и очень ей обрадовались. Большинство офицеров полагало, что необходимо разбить здесь лагерь, отдохнуть, а с рассветом двинуться на неприятеля. Однако Красс принял другое решение: приказав, чтобы воины утолили голод и жажду, оставаясь в строю; он, не дав им ни подкрепиться, ни отдохнуть, повел их вперед без остановок, пока они не увидели неприятеля.

Поначалу показалось, что парфян немного и выглядят они не очень внушительно: по распоряжению сурены их тяжелая конница прикрыла свои доспехи плащами, а парфянские главные силы было не видно за всадниками. Наконец сбылась мечта Красса: враг больше не уклонялся от сражения, а, наоборот, шел на сближение с римлянами. Но далее начались неожиданности. Раздался глухой рокот парфянских барабанов, угнетающе подействовавший на слух римлян.

Плутарх описывает, что произошло далее: "Устрашив римлян этими звуками, парфяне вдруг сбросили с доспехов покровы и предстали перед неприятелем, пламени подобные – сами в шлемах и латах из маргианской, ослепительно сверкавшей стали, кони же их в латах медных и железных. Явился и сам сурена, огромный ростом и самый красивый из всех…

Первым намерением парфян было прорваться с копьями, расстроить и оттеснить передние ряды, но когда они распознали глубину сомкнутого строя, стойкость и сплоченность воинов, то отступили назад и, делая вид, будто в смятении рассеиваются кто куда, незаметно для римлян охватывали каре кольцом. Красс приказал легковооруженным воинам броситься на неприятеля, но не успели они пробежать и нескольких шагов, как были встречены тучей стрел; они отступили назад, в ряды тяжелой пехоты, и положили начало беспорядку и смятению в войске, видевшем, с какой скоростью и силой летят парфянские стрелы, ломая оружие и пронзая все защитные покровы, и жесткие, и мягкие, одинаково. А парфяне, разомкнувшись, начали издали со всех сторон пускать стрелы, почти не целясь (римляне стояли так скученно и тесно, что и умышленно трудно было промахнуться), круто сгибая свои тугие большие луки и тем придавая стреле огромную силу удара.

Уже тогда положение римлян становилось бедственным: оставаясь в строю, они получали рану за раной, а пытаясь перейти в наступление, были бессильны уравнять условия боя, т.к. парфяне убегали, не прекращая пускать стрелы".

Таким образом, на первой фазе сражения при Каррах римский строй был атакован панцирной конницей парфян, вооруженной копьями. Когда атака не удалась, в дело вступила их легкая кавалерия – конные лучники. Попытка контратаки силами римской легкой пехоты оказалась абсолютно неэффективной, и парфянская конница начала обтекать римские боевые порядки. Красс слишком поздно понял, в какую ловушку он попал. Римская тяжелая пехота, сильная в рукопашном бою, не могла принудить к нему армию, состоявшую исключительно из конницы. Если же его начинал противник, то в закованной в латы парфянской кавалерии легионы встречали равного себе, если не превосходящего, противника. Перед лицом такого войска, как парфянское, римляне оказались в стратегически невыгодном положении, т.к. конница контролировала пути сообщения и могла легко перерезать римские коммуникации.

Положение было проигрышно и в тактическом отношении, потому что римское оружие было рассчитано на ближний бой и не могло конкурировать с дальнобойным луком парфян, если только дело не доходило до рукопашной. Максимальная сосредоточенность войск – основа римского способа ведения войны – здесь только ухудшала положение: чем теснее были ряды римского боевого строя, тем неотразимее его натиск, но тем легче попадали в цель метательные снаряды. В привычных для римлян условиях ведения войны (густонаселенная местность, имеющая естественные препятствия) одна конница была не в состоянии действовать против пехоты, но на ровной, как стол, местности Месопотамии, где войско за много дней пути не встречало ни одной точки опоры, условия именно для такого применения кавалерии оказались идеальными.

Историк пишет: "Здесь все обстоятельства складывались против чужеземного пехотинца и в пользу местной конницы. Там, где тяжеловооруженный римский пехотинец с трудом тащился по песку или по степи и на своем бездорожном пути, отмеченном лишь далеко отстоящими друг от друга источниками, погибал от голода или еще больше от жажды; там парфянский всадник, с детства привыкший сидеть на своем быстром коне или верблюде, почти жить на нем, легко мчался по пустыне, трудности которой он давно уже научился уменьшать, а в случае необходимости и преодолевать. Здесь не шел дождь, который умерил бы нестерпимый зной и ослабил бы тетивы и ремни неприятельских стрелков и метателей копий; здесь, в глубоком песке, едва можно было выкопать рвы и насыпать валы для лагеря. Человеческая фантазия вряд ли могла бы придумать положение, в котором до такой степени все преимущества были бы на одной стороне, все невыгоды – на другой".

Итак, легкая парфянская кавалерия приближалась, ее стрелы падали через собственную тяжелую конницу по кривой, поражая сначала первые, а затем и остальные ряды римского строя. Красс и другие командиры старались поддержать дух солдат, уверяя их, что при таком темпе стрельбы неприятель скоро истратит все свои стрелы. Римский командующий попытался также двинуть когорты на врага, но парфяне при этом бежали, продолжая на скаку пускать стрелы. Когорты были вынуждены отступать в каре, на которое продолжал падать безжалостный дождь стрел. Колчаны парфян казались неистощимыми.

Римляне наконец заметили маячивших на горизонте верблюдов, к которым время от времени подъезжали группы всадников, возвращавшиеся затем к остальным, кружившим около римского каре. Им стало понятно, что верблюды навьючены связками стрел и лучники пополняют там свой запас, почему он и кажется неистощимым. Легионы, бездействуя и являясь мишенью для убийственного града стрел, теряли мужество.

Красс приказывает атаковать. Красс наконец решился разорвать это страшное кольцо людей и металла, окружавшее его армию. Он приказал сыну взять 1300 всадников, в том числе 1000 галлов, 500 лучников и ближайшие 8 легионных когорт и во что бы то ни стало атаковать неприятеля, который уже заходил в тыл этому крылу. Когда отделившийся от каре отряд бросился на парфян, те поспешно повернули коней и ускакали. Римляне, решив, что противник бежит, устремились за ними. Вскоре те и другие исчезли за горизонтом в тучах пыли.

Натиск на главные силы римлян заметно ослаб: часть парфянских всадников куда-то исчезла. Красс воспользовался моментом и отвел войско на близлежащую возвышенность. Считая битву оконченной, он более или менее спокойно ожидал возвращения сына. Однако скоро посланцы Публия, с трудом проскользнув через врагов, сообщили, что сын Красса в опасности, просит скорой подмоги и будет неминуемо раздавлен, если она не придет вовремя.

Между тем за горизонтом разворачивался очередной акт драмы. Бежавшие от Красса-младшего парфяне вдруг развернулись и устремились на него. Римляне остановились, рассчитывая, что противник вступит с ними в рукопашный бой. Однако парфяне, окружив римский корпус катафрактариями, вновь пустили в ход конных лучников: "Взрывая копытами равнину, парфянские кони подняли такое огромное облако песчаной пыли, что римляне не могли ни ясно видеть, ни свободно говорить. Стиснутые на небольшом пространстве, они сталкивались друг с другом и, поражаемые врагами, умирали не легкой и не скорою смертью, но корчились от нестерпимой боли и, катаясь с вонзившимися в тело стрелами по земле, обламывали их в самих ранах; пытаясь же вытащить зубчатые острия, проникшие сквозь жилы и вены, рвали и терзали самих себя. Так умирали многие, но и остальные были не в состоянии защищаться. И когда Публий призывал их ударить на броненосных конников, они показывали ему свои руки, приколотые к щитам, и ноги, насквозь пробитые и пригвожденные к земле, так что они не были способны ни к бегству, ни к защите" (Плутарх).

С отчаянием обреченных римская легкая конница во главе со своим командиром, оставив пехоту на месте, атаковала парфянских катафрактариев. Галлы, составлявшие большинство римских кавалеристов, совершили чудеса храбрости в рукопашной схватке. Но они били своими легкими, короткими копьями в кожаные или металлические панцири, а сами получали удары тяжелыми копьями парфян в слабо защищенные или открытые части тела. Потеряв в атаке почти всех лошадей, остатки римской конницы отступили, уведя с собой израненного командира. Увидев поблизости песчаный холм, римляне отступили туда и выстроились вокруг него. Но на возвышенном месте все ряды оказались открыты для смертоносных парфянских стрел...

Оказавшись в абсолютно безнадежном положении, сын Красса нашел истинно римский выход из него. По словам Плутарха, "при Публии находились двое греков из числа жителей соседнего города Карры… Они убеждали его тайно уйти с ними и бежать в Ихны – лежащий поблизости город, принявший сторону римлян. Но он ответил, что нет такой страшной смерти, испугавшись которой Публий покинул бы людей, погибающих по его вине, а грекам приказал спасаться и, попрощавшись, расстался с ними. Сам же он, не владея рукой, которую пронзила стрела, велел оруженосцу ударить его мечом и подставил ему бок". По примеру командира и другие римские офицеры покончили с собой. "Остальных, – завершает рассказ об этом эпизоде битвы Плутарх, – продолжавших еще сражаться, парфяне, поднимаясь по склону, пронзали копьями, а живыми, говорят, взяли не более пятисот человек. Затем, отрезав головы Публию и его товарищам, они тотчас же поскакали к Крассу".

Тем временем Красс-старший сделал попытку двинуть армию вперед, на помощь сыну, но вдруг все увидели, что парфяне возвращаются. Передний всадник нес на конце копья какой-то черный предмет. Когда враги подъехали ближе, римляне увидели, что это была голова Публия Красса. Армия содрогнулась, но Красс и теперь не пал духом. Он проезжал по рядам солдат, говоря им, что смерть сына касается его одного, они же должны исполнить свой долг и отразить новые атаки врагов.

Действительно, для этого пришло время: парфяне развернулись и, поставив тяжелую конницу в центре и конных лучников на флангах, охватили римский строй полукругом. Вновь на головы римлян полетел дождь стрел, а панцирная конница волнами, шедшими одна за другой, накатывалась на римское каре. До самой ночи шел бой, с той же яростью, с тем же однообразием. С наступлением темноты парфяне удалились, крикнув римлянам, что даруют Крассу одну ночь для оплакивания сына.

Для римлян первый день битвы дал основания считать себя побежденными. Ночью Красс, энергично командовавший в течение всего боя, пал духом и не мог принять никакого решения. Тогда его легаты Кассий и Октавий по своей инициативе собрали военный совет, который принял решение немедленно отступать к Каррам. Бросив 4 тысячи раненых, войско выступило и благополучно достигло Карр, в которых стоял римский гарнизон.

В этом городе армия могла отдохнуть, реорганизоваться и вернуться назад по той же дороге, по которой пришла. Парфянский военачальник очень этого опасался. Однако угнетенные потерями предыдущих дня и ночи солдаты и офицеры не понимали, что главная опасность уже миновала. Их страх перед парфянами был настолько силен, что они не хотели покидать город. Поэтому военный совет решил просить помощи у армянского царя и ожидать ее в Каррах, а после ее получения отступать через горы Армении.

Когда сурена узнал, что главные силы римлян вместе с Крассом находятся в Каррах, он попытался хитростью довершить то, что начал силой, и предложил солдатам свободный выход при условии, что они выдадут ему Красса и Кассия. Расчет был тонким: если бы взбунтовавшаяся армия выполнила это требование, то справиться с толпой солдат, лишившихся своих самых способных вождей, оказалось бы легко.

Однако римская дисциплина все еще оставалась слишком прочной: вероломное требование врага было отвергнуто. Свою роковую роль оно, тем не менее, сыграло: офицеры утратили доверие к своим солдатам и, по словам Плутарха, "советуя Крассу отбросить отдаленные и напрасные надежды на армян, держались того мнения, что нужно бежать, но так, чтобы никто из жителей Карр не узнал о том до времени. Но обо всем узнал Андромах, из них самый вероломный – Красс не только открыл ему тайну, но и доверил быть проводником в пути. Таким образом, ничто не укрылось от парфян: Андромах осведомлял их о каждом шаге римлян".

Римляне выступили ночью, когда парфяне предпочитали не воевать. Красс решил идти по горной дороге, через Армению, выбирая самые трудные дороги и самые болотистые места, куда парфяне не могли двинуть свою кавалерию. Еще одно, последнее усилие – и римская армия была бы спасена. Но вместе с утомлением возрастала нервность солдат и раздражительность офицеров. Красс потерял свое влияние на командный состав. Однажды произошло бурное объяснение с Кассием, и Красс разрешил ему действовать, как тот считает нужным. Кассий принял это предложение, вернулся в Карры, а оттуда с 500 всадниками по прежней дороге благополучно вернулся в Сирию.

Второй легат Красса, Октавий, имевший надежных проводников, еще до рассвета достиг гористой местности и вместе с 5 тысячами солдат оказался в безопасности. Красса же день застал среди болот, откуда выбраться на дорогу удалось только с большим трудом. С ним были только четыре когорты и горсть всадников. Здесь они были атакованы преследователями, а до соединения с Октавием оставалось пройти еще больше 2 км. Римляне отступили на близлежащий холм и приготовились к бою, который должен был стать для них последним. Но здесь неожиданно подоспела помощь: "Октавий видел всю опасность его положения и первый устремился к нему на выручку с горстью людей, а затем, укоряя самих себя, помчались вслед за ним и остальные. Они отбросили врагов от холма, окружили Красса и оградили его щитами, похваляясь, что нет такой парфянской стрелы, которая коснулась бы полководца прежде, чем все они умрут, сражаясь за него" (Плутарх). Это, как оказалось, было последним проявлением мужества солдат, дальше они повели себя совсем иначе.

Вождь парфян видел, что добыча готова ускользнуть от него, и пустился на новую хитрость. Он отпустил часть пленных, а затем сам в сопровождении высших начальников подъехал к холму, на котором укрепились римляне, и от имени царя предложил заключить перемирие и обсудить его условия.

Опасаясь засады, Красс, который видел теперь отступление обеспеченным, ответил отказом и начал совещаться с офицерами. Но солдаты, которые приняли парфянское предложение за чистую монету, не выдержали: "Воины подняли крик, требуя переговоров с врагом, и затем стали поносить и хулить Красса за то, что он бросает их в бой против тех, с кем сам даже не решается вступить в переговоры, хотя они и безоружны. Красс сделал было попытку убедить их, говорил, что, проведя остаток дня в гористой, пересеченной местности, они ночью смогут двинуться в путь, указывал им дорогу и уговаривал не терять надежды, когда спасение уже близко. Но так как те пришли в неистовство и, гремя оружием, стали угрожать ему, Красс, испугавшись, уступил и, обратясь к своим, сказал только: "Октавий и Петроний и вы все, сколько вас здесь есть, римские военачальники! Вы видите, что я вынужден идти, и сами хорошо понимаете, какой позор и насилие мне приходится терпеть. Но если вы спасетесь, скажите всем, что Красс погиб, обманутый врагами, а не преданный своими согражданами".

Затем он в сопровождении нескольких офицеров спустился с холма навстречу парфянам. Что произошло далее, восстановить с точностью невозможно: с римской стороны свидетелей не осталось. Во всяком случае, Красс и его свита были перебиты то ли в результате недоразумения, то ли вследствие намеренного вероломства парфян. Когда все было кончено, сурена объявил оставшимся на холме, что Красс наказан по заслугам, а остальные могут, ничего не опасаясь, спускаться вниз. Некоторые поверили ему и сдались, остальные попытались ночью скрыться, но были выслежены и перебиты.

Из более чем 40 тысяч, перешедших с Крассом Евфрат, в Сирию вернулась примерно четверть. 10 тысяч пленных были, по парфянскому обычаю, поселены нести гарнизонную службу на крайнем северо-востоке их державы, в Мервском оазисе. Убитыми, таким образом, римляне потеряли не менее 20 тысяч. Отрубленная голова Красса была брошена к ногам парфянского царя.

Со времени разгрома при Каррах отмщение за Красса стало одним из самых популярных лозунгов в Риме. Однако неоднократные попытки римлян осуществить эту идею завершались, как правило, безрезультатно. Римско-парфянская граница на столетия стабилизировалась по Евфрату, вспышки конфронтации сменялись длительными периодами более или менее мирного сосуществования. Системе римско-парфянского дуализма на Ближнем Востоке была суждена долгая жизнь, позднее она была унаследована, с одной стороны, Новоперсидским царством Сассанидов, в III в. пришедшем на смену Парфии, с другой – Византийской (Восточной Римской) империей. Рушиться она начала только с VII в. н.э., времени великих арабских завоеваний. Таким образом, противостояние цивилизаций Востока и Запада в Передней Азии в конечном счете завершилось в пользу Востока.